Человек всегда стремился к воде. Недаром все первые и великие цивилизации древности возникали по берегам рек.
От снежных хребтов Алтая несут свои воды реки Бия и Катунь. Сливаясь на равнине, они дают начало Оби, основной водной артерии Западной Сибири и одной из самых крупных рек Евразии. В верховьях она течет в широкой (до 10 километров) пойме по слабовозвышенной равнине с глубокими долинами притоков, пересекает лесостепь и далее, в среднем и нижнем течении, прорезает тайгу, завершая свой бег в студёных волнах Карского моря. Вдоль русла Оби от основного массива тайги далеко на юг отходят извилистыми языками сосновые леса. Их так и называют — ленточные боры. Они тянутся внушительной полосой преимущественно по правобережью. Эти привольные места влекли к себе представителей самых различных племен и народов. Здесь рождались яркие самобытные археологические культуры.
ерриторию Верхнего Приобья от степных предгорий Алтая фактически до разреженной полосы южной тайги в эпоху раннего железного века занимало население так называемой большереченской культуры. Она получила свое название по результатам раскопок М. П. Грязнова у села Большая Речка. Им же выделены и основные этапы истории этого культурного образования.
Географическое положение во многом определило круг культурных контактов населения Верхнего Приобья: во-первых, это было соседство с кочевниками Саяно-Алтая на юге и юго-востоке, во-вторых, с всадниками степей современного Казахстана и воителями Барабинской лесостепи на западе и юго-западе и в-третьих, с таёжниками на севере. Каждый из соседей внес свою лепту в арсенал верхнеприобского населения. С запада пришёл длинный железный меч, с севера — короткое пехотное копье, юг дал чекан и характерное снаряжение легкого всадника-лучника.
Несмотря на кажущуюся разрежённость и распылённость населения, древний мир был заселен достаточно плотно, и, конечно же, наиболее благоприятные участки были давно обжиты, освоены и закреплены за различными племенами. Ни одно сколько-нибудь значительное событие в ойкумене не проходило бесследно. Кочевой мир с его активным и энергичным населением можно сравнить с жидкостью, которая, будучи сжатой в одном месте, выплескивается в другом.
Понятия гуманитарных катастроф древний мир не знал, но при этом хорошо был знаком с неизбежным в случае войн явлением «вынужденных мигрантов». В последней трети IV века до н. э. фаланги Александра Македонского потеснили на восток сакские племена. И вскоре усталые кони кочевников уже топтали приалтайские степи, а воины смывали кровь и пыль в водах Большой реки.
Саки — кочевое скотоводческое население Средней и Центральной Азии эпохи раннего железного века.
Северные таёжные соседи, поднимаясь вверх по течению Оби, тоже стремились при первой же возможное освоить эти благодатные места, столь похожие на родные таёжные крепи. В III—II веках до н. э. эти поначалу редкие «посещения» превратились в основательную миграцию, со строительством городищ и дальними рейдам на юг таежного войска.
Всё это не могло не сказаться на комплексе вооружения местного населения. Правда, оружие приобских воинов различалось, в зависимости от того, в какой из природных зон происходили сражения.
В то же время находки мелких втульчатых проникателей говорят о популярности небольшого лука скифского типа. Некоторые из таких бронзовых наконечников столь незначительны по размерам и весу (от полутора до трех граммов), что заставляют думать о применении тростника в качестве древка. Как показали эксперименты, подобные камышовые стрелы весили не более 10 граммов, но уже при силе натяжения тетивы в 14 килограммов летели на расстояние 120 метров и достигали невероятной скорости до 1000 километров в час. Правда, точность выстрела при этом оставляла желать лучшего, да и хрупкий тростник легко ломался при сильном ударе. Тем не менее, такие снаряды были очень удобны для массированного обстрела с дальних дистанций крупных скоплений не защищенного доспехами противника. Практика изготовления и использования тростниковых стрел была повсеместно распространена в древнем мире. Можно привести по этому поводу свидетельство Плиния Старшего, который в своей «Естественной истории» так писал об этом материале: «Если бы кто-нибудь тщательно сосчитал эфиопов, египтян, арабов, скифов, бактров, столь многочисленные сарматские и восточные племена, а также все владения, занимаемые парфянами, то оказалось бы, что во всем мире почти равная часть людей живет, побежденная тростником». охранившихся колчанов на территории Верхнего Приобья археологи тоже пока не обнаружили. Но существует некоторая закономерность — маленькие бронзовые трёхгранные наконечники стрел всегда говорят о наличии в арсенале стрелков небольшого лука скифского типа, для другого они (как патроны определенного калибра) не подходят. Такой лук, как свидетельствуют материалы смежных регионов Южной Сибири, Центральной Азии и даже отделенного тысячекилометровым расстоянием Северного Причерноморья, всегда носился в чехле определенного устройства — горите. В некоторых деталях (например, ёмкости кармана для стрел или особенностях художественного оформления) эти чехлы могли отличаться, но в принципах своего устройства они, как и сами луки, были едины. Можно предположить, что во второй половине 1-го тысячелетия до н. э. у населения Верхнего Приобья существовали гориты, аналогичные пазырыкским. Луки в них, судя по изображениям на золотых бляшках знаменитой Сибирской коллекции, носили в боевом положении — с тетивой, закреплённой на обоих концах оружия. На поясе такие футляры-гориты держались специальным портупейным ремнем, который пришивался с тыльной стороны горита близ его устья. Оружие ближнего боя у воинов Верхнего Приобья представлено длинными железными мечами, появившимися в Западной Сибири на рубеже VI—V веков до н. э. Мечи были принадлежностью военной аристократии — профессиональных воинов, составлявших ударную часть войска. Грудь этих бойцов защищали костяные латы ламеллярного или чешуйчатого набора, которые, как считается, входили в ареал распространения «сакских» доспехов, отличаясь от них лишь материалом пластин. Дополнял оружие ближнего боя железный кинжал, выполненный в традициях уже известных нам акинаков. Как и у пазырыкцев, кинжалы носили справа, на бедре, в ножнах с выступами-лопастями, мечи же крепились слева, к портупейному ремню, переброшенному через плечо. Иногда вместо меча в бою применялся чекан, семидесятисантиметровая рукоять которого делала его равно удобным и для пешего, и для конного. Нижняя её часть снабжалась специальным металлическим колпачком-втоком. Кроме чеканов, в арсенале воинов мы найдем и уже знакомые нам топоры-кельты и булавы.
Появление новых видов вооружения связано с извечным стремлением создать «идеальное» оружие, пригодное для боя с любым противником. Пробивная сила чекана с острым гранёным бойком была очень высокой, в то время он фактически не имел себе равных. Редкий доспех мог спасти от него. Но это оружие имело и целый ряд недостатков, которые примерно к III—II векам до н. э. свели его в разряд вспомогательного вооружения. Так, чекан с большим трудом извлекался из тела, не говоря уж о щитах. Воин с чеканом при не совсем точном ударе оказывался в сложной ситуации. Другой ахиллесовой пятой чеканов была малая площадь поражения. Наскальные рисунки эпохи раннего железа, обнаруженные на территориях Саяно-Алтая, содержат немало батальных сцен, в которых противники вооружены разного рода чеканами. При всей условной, силуэтной манере изображения они с удивительным постоянством показывают, что этим оружием стремились поразить противника в голову — самую уязвимую часть тела. Об этом говорят следы травм на черепах погребённых из приобских курганов.
В конце концов, чекан проиграл длинному железному мечу, которым можно было не только рубить, но и колоть. Проиграл он и длинному всадническому копью, принесённому в Верхнее Приобье сарматами. К III веку до н. э. вооружение сарматского типа постепенно вытесняет в Западной Сибири образцы скифо-сакских средств вооружения.