Переход от среднего к позднему палеолиту был обусловлен разными причинами: социальными, технологическими, антропологическими и палеогеографическими. Последние проявились, пожалуй, наиболее четко в Северной Азии. Особенно явно временное совпадение этого перехода с палеоклиматическими (и связанными с ними палеобиотическими и другими палеогеографическими) событиями среднего вюрма — каргинского времени в Северной Азии.
Средний вюрм в Северной Евразии имел сложную пространственно-временную структуру. Н. В. Кинд [1974] выделила пять палеоклиматических событий: раннее потепление (50–45 тыс. лет), раннее похолодание (около 45 тыс. лет), малохетское потепление (43–33 тыс. лет), конощельское похолодание (33–30 тыс. лет), липовско-новоселовское потепление (30–22 тыс. лет). Временные рубежи этих событий остаются до сих пор неизменными. Лишь раннее похолодание, которое у Н. В. Кинд не имело рубежей, получило их — 45–42 тыс. л. н. [Архипов, 1997; Сухорукова, 1998; и др.]. В плане детализации этой схемы наиболее перспективные данные получены С. С. Сухоруковой [1998]. Она показала, что липовско-новоселовское потепление в низовьях Енисея и Оби делится небольшим похолоданием около 27 тыс. л. н., а раннее похолодание в низовьях Оби — незначительным потеплением около 43 тыс. л. н.
Таким образом, на крайнем севере Западной Сибири в каргинское время намечается до девяти палеоклиматических событий. В центральной же и южной частях Сибири детализировать пятичленную схему Н. В. Кинд пока не удавалось, хотя в районе широтной Оби С. С. Сухорукова все-таки намечает слабое похолодание около 27 тыс. л. н. Понятно, что на крайнем севере Азии палеоклиматические события плейстоцена проявились более резко. К югу их амплитуда сглаживается [Лаухин, 1996; и др.]. Явилось ли это причиной того, что кратковременные палеоклиматические события, выявленные С. С. Сухоруковой [1998] на крайнем севере, не проявились в более южных районах или они там пока еще не выявлены — одна из проблем палеогеографии каргинского времени.
В низкогорье CЗ Восточного Саяна, в Дербинском археологическом районе, в опорном разрезе Дербина 5, выше дербинского педоседимента (32–29 тыс. л. н.) залегают “красновато-бурые” суглинки мощностью до 2–2,5 м, которые на юге Приенисейской Сибири связывают с почвообразованием [Цейтлин, 1979; Лисицин, 1997]. Перекрыты “красновато-бурые” суглинки палево-серыми лессовидными супесями и с псевдоморфозами по полигонально-жильным льдам, которые формировались в сартанское время [Лаухин и др., 2000]. По стратиграфическому положению “красновато-бурые” суглинки отвечают липовско-новоселовскому потеплению конца каргинского времени. В некоторых обнажениях, в том числе и в Дербине 5, они разделены на две части (две палеопочвы?) серым лессовидным суглинком мощностью 0,3–0,6 м, который может отражать этап прекращения почвообразования и кратковременного похолодания, соответствующего похолоданию около 27 тыс. л. н. в низовьях Оби и Енисея.
В Куртакском археологическом районе (Северо-Минусинская котловина) в разрезе 31 (Чаны) на спорово-пыльцевой диаграмме между 28 и 28,8 тыс. л. н. отмечается пик ели (палинозона 15а, b), что может свидетельствовать о снижении пояса еловых лесов в горах, связанном с некоторым похолоданием [Дроздов и др., 2000].
Возможно, в средней (Приенисейской) части Алтае-Саянской области похолодание в первой половине липовско-новоселовского этапа проявилось так же, как и на севере Западной Сибири. Однако необходимо отметить, что в разрезе Чаны оно попадает не на слои, разделяющие две липовско-новоселовские почвы, а на нижнюю из них. Кроме того, спорово-пыльцевая диаграмма этого разреза очень схематична, что затрудняет ее палеоклиматическую интерпретацию. А для Дербинского района хроностратиграфия каргинских отложений разработана еще очень слабо. Приведенные данные позволяют говорить лишь о потенциальной возможности разделения липовско-новоселовского этапа на три палеоклиматических события. Проблема более дробного, чем это сделала Н. В. Кинд четверть века назад, деления событийной шкалы каргинского вре-мени по-прежнему остается одной из важных в истории геологического развития Северной Азии.
В пределах Северной Азии пространственная структура палеоклиматов каргинского времени также не была однородной. Выделяется две зоны с разным оптимумом среднего вюрма: на востоке оптимум достигал показателей межледниковья, на западе — межстадиала. Между этими зонами нет четкой границы, и на Западно-Сибирской низменности отмечается переходная зона [Лаухин, 1982а] с южной границей, близкой границе современного распространения многолетней мерзлоты. Как и последняя, границы между зонами имеют диагональное, северо-запад — юго-восток, простирание (cм. карту в [Laukhin, Drozdov, 1991]).
На северо-востоке Азии оптимум каргинского времени приходится на раннее потепление [Лаухин, Рыбакова, 1982; Лаухин, 1996]. 50–45 тыс. л. н. древесная растительность доходила до океана. На севере Колымо-Индигирского междуречья температура января достигала -32°, июля — +15°, т. е. на 2–4° выше современной, сумма осадков составляла 250–300 мм — в 1,5 раза больше современной [Лаухин, 1994]. Продвижение лесной растительности далеко на север отмечено ранее 40 тыс. л. н. на севере Чукотки и в верховьях р. Селеннях [Ложкин, 1976; Laukhin, Rybakova, 1986; и др.]. На севере Средней Сибири оптимальным, с межледниковыми параметрами, было также первое потепление каргинского времени [Исаева и др., 1986]. На нижней Оби во время шурышкарского потепления 42,5 (43,7?)–50 (55?) тыс. л. н. южная граница северотаежной подзоны проходила на 300–350 км севернее современного положения [Архипов, Волкова, 1994], т. е. температура не намного превышала современную по сравнению с северо-востоком Якутии.
В более южных районах восточной зоны раннее потепление выражено (и изучено) хуже, но все-таки есть основания считать оптимальным среднее (малохетское) потепление [Лаухин, 1996]. Климат его в Северном Приангарье [Лаухин, 1982б], как и в Иркутском амфитеатре [Воробьева и др., 1990] и в Восточном Прибайкалье [Резанов, 1988], был немного благоприятнее современного или близок к нему. Аналогичная картина была характерна бассейнам Нижней Тунгуски, Олекмы, Витима, Алдана [Лаухин, 1996], а в верховьях Колымы оптимальным, возможно, был климат последнего каргинского потепления [Andersen, Lozhkin, 2001]. Несколько сильнее в сторону потепления оптимум 42–36 тыс. л. н. отличался на северо-востоке Европейской части России, где тайга в то время достигала берега Баренцева моря [Арсланов, 1987].
Как видим, и в пределах восточной зоны, где каргинское время было межледниковым, пространственная структура его палеоклиматов была различной. На крайнем севере, от Оби на восток, оптимальным было раннее потепление и показатели климата сильно отличались от современных. В центральных и южных районах Восточной Сибири, сужаясь к западу, до Архангельской области оптимальным было среднее (малохетское) потепление, не сильно отличавшееся от современности. Только на крайнем севере северо-востока Европы (Коми, Архангельская область) отличие это было значительным [Арсланов, 1987].
В западной зоне — север Центральной Европы, центр Восточной Европы, юго-запад Западной Сибири — палеоклимат среднего вюрма не достигал параметров современного и считается межстадиальным, хотя в нем тоже можно выделить три относительных потепления, разделенные двумя похолоданиями [Краснов и др., 1984]. Эта зона находится почти целиком за пределами Северной Азии и потому описание ее не входит в задачи данного сообщения.
Причины такой зональности обсуждались и ранее [Лаухин, 1982а], но наиболее полно они проанализированы Х. А. Арслановым [1987]. Он выделил три основные причины: Гольфстрим не проникал севернее 50° с. ш., и холодный север Атлантики выхолаживал Европу; 55–40 тыс. л. н. изменение наклона оси вращения земной орбиты (период 41 тыс. лет) привело к очень высокой инсоляции, особенно в высоких широтах; Скандинавский ледниковый щит в среднем вюрме не исчезал полностью и охлаждал северную часть Европы. Поэтому климат, удаленный от Скандинавского щита и холодной Атлантики, был теплее, чем в Европе.
От Восточного Саяна на северо-запад, занимая большую часть Западно-Сибирской низменности, простирается переходная зона, где либо палино-спектры отражают растительность более теплолюбивую, чем современная, но каргинский возраст их подвергается сомнению; либо палиноспектры каргинских отложений отражают растительность, близкую современной и более холодолюбивую, но “открытым остается вопрос о климате оптимума” [Волкова, 1991]. Проблемой является изучение переходной зоны и сужение ее до естественного перехода, т. е. до полного исключения “пояса недостаточной изученности”.
На фоне этой сложной пространственно-временной картины палеоклиматов среднего вюрма в Северной Азии происходила смена мустьерского населения позднепалеолитическим. А. П. Деревянко и др. [2000, с. 47] приводят “основания для выделения карабомовской позднепалеолитической культуры, существовавшей в хронологическом диапазоне 44–30 тыс. л. н.”. Таким образом, поздний палеолит на Алтае появился 43–42 тыс. л. н. Вместе с тем на том же Алтае в пещере Окладникова мустье продолжало существовать от 42–41 тыс. л. н. (слой 3) до 33,3 тыс. л. н. (слой 1); а на стоянке Мохово 2 в Кузнецкой впадине — до 30,3 тыс. л. н. [Деревянко, Маркин, 1993, 1998а]. Почти 14 тыс. лет мустьерцы на западе Алтае-Саянской области сосуществовали с позднепалеолитическим населением.
Мустьерское население появилось на Алтае задолго до каргинского времени. Нижний культурный слой Денисовой пещеры, относимый к мустье [Деревянко, Маркин, 1993, 1998а], датирован от 266–300 тыс. л. н. [Деревянко и др., 1992а; Гнибеденко, Лаухин, 1998]. На стоянке Кара-Бом мустьерцы появились раньше чем 70 тыс. л. н., т. е. задолго до начала среднего вюрма. На этой стоянке прослежен эволюционный переход от мустье к позднему палеолиту около 44 тыс. лет назад; на близком хронологическом уровне осуществлялся этот переход на стоянках Усть-Каракол 1 на Алтае, Оби-Рахмат в Узбекистане, Бокер-Тактит в Израиле [Деревянко и др., 2000]. На Алтае это событие совпадает с ранним похолоданием каргинского времени, прослеженным в пределах всей Северной Азии (кроме, может быть, ее юго-запада и Приамурья).
С другой стороны, индустрия многих мустьерских памятников Алтая имеет большое сходство с ближневосточными индустриями мустье [Деревянко, Маркин, 1998б]. В частности, это относится к пещере Окладникова, где нижний слой датирован 44,6–44,8 тыс. л. н., а основная часть мустье моложе 44 тыс. л. н. Возникает проблема: не могло ли получиться так, что в конце мустье на юге Сибири сосуществовали носители мустерской культуры, которая возникла, развивалась и эволюционировала к 44 тыс. л. н. в позднепалеолитическую на местной основе; и культуры, принесенной мигрантами из других частей Евразии около 44 тыс. л. н. и позже.
Другая проблема — откуда могли идти эти мигранты — ставилась еще
А. П. Окладниковым [1949, 1957] и В. А. Рановым [1965]. Они предполагали миграции поздних мустьерцев с Ближнего Востока через Среднюю Азию на юг Сибири. Позже этот путь миграции был доказан вполне определенно [Ранов, 1988; Деревянко, Маркин, 1998б; и др.], в частности, сравнением позднемустьерской индустрии Ближнего Востока, Алтая и стоянки Худжи в предгорьях Гиссарского хребта. Возраст культурных слоев стоянки 42–40 до 37 тыс. лет [Ранов, Лаухин, 2000]. Другой путь обозначился позже, когда в Кузнецкой котловине была открыта стоянка Мохово 2, мустьерская индустрия которой близка к известным на Волге и Урале (правда, более древним) индустриям [Деревянко и др., 1992б]. Мохово 2 датирована 30330±445 лет [Деревянко, Маркин, 1998а]. Таким образом, намечается две позднемустьерские миграции: с Ближнего Вос-тока, достигшая Таджикистана 42–40 тыс. л. н., и с юго-востока Европы, достигшая Кузнецкой котловины около 30,3 тыс. л. н. Но есть проблема: сколько их было — одна, две или больше, и, тогда, откуда двигались остальные.
Интересна проблема кем таксономически были носители позднему-стьерской культуры на юге Cибири: неандертальцами или архаичными Homo sapiens sapiens? С одной стороны, многие антропологи утверждают, что неандертальцы не проникали далеко на восток Азии и даже скелет из Тешик-Таша относят к H. sapiens sapiens. Найденный нами в Худжи зуб также определен
А. А. Зубовым как принадлежащий H. sapiens sapiens [Ранов и др., 1998]; Э. Тринкауз [Trinkaus et al., 2000] также не отрицает такое определение. С другой стороны, зубы из слоев пещеры Окладникова, датированных 42–37 тыс. л. н. и близкого по возрасту слоя 12 Денисовой пещеры [Деревянко, Маркин, 1998а] К. Тернер определил как принадлежавшие неандертальцам [Terner, 1990]. Высказывалось даже предположение, что неандертальцы достигали Енисея [Оводов, Томилова, 1998]. Антропологическими методами эта проблема вряд ли разрешима из-за скудности антропологических материалов в Сибири. Не могут ли помочь в ее решении методы генетики? Пока же носителей мустьерской культуры мы называем неопределенно — мустьерцами.
Проблемой остается и то, являются ли европейская и среднеазиатская миграции разными или они одновременно начались на Ближнем Востоке, но пошли в двух направлениях: на север, потом на восток; и на восток, потом на северо-восток. В этом случае северная ветвь миграции двигалась замедленно в начале, а восточная в конце,— когда они начинали выходить за пределы субтропиков и проникать в районы с все более суровыми природными условиями. Северная ветвь, потратив много времени вначале, от Поволжья могла быстро достичь Мохово 2, а на севере 34–37 тыс. л. н. даже пересечь Полярный круг в бассейне Печеры. Правда, культурная принадлежность стоянки Мамонтова курья не опубликована [Mangerud et al., 1999] и только возраст позволяет предполагать здесь мустье. Восточная ветвь, наоборот, первые 3000 км преодолела в сходных природных условиях и только от Гиссарского хребта до Алтая эти условия стали сильно меняться. Однако неизвестно когда эти мигранты добрались до Алтая. Близость индустрии Мохово 2 к более древнему мустье Сухой Мечетки на Волге и Мысовой на Урале говорит как-будто о разных по времени изначальных исходах с Ближнего Востока. Но проблема далека еще от окончательного решения. Однако важно отметить, что на юго-востоке Европы и юго-западе Сибири климат и ландшафтные условия 40–30 тыс. л. н. были в общем сходными, тогда как на Печоре (восточная зона) климат в малохетское время был благоприятнее современного [Арсланов, 1987] и мог быть благоприятнее, чем в то же время на юго-западе Сибири, чем и обусловлено проникновение человека в Заполярье раньше.
Сопоставляя хронологию событий позднего мустье и палеоклимата, видим, что техническая революция (возникновение позднего палеолита на Алтае) произошла в раннее похолодание каргинского времени. В ранний теплый этап (45–50 тыс. л. н.) необходимости для нее, видимо, не возникало. В течение малохетского теплого времени “революционных потрясений” также не выявлено. Мустьерцы сосуществовали с носителями позднепалеолитической культуры, которая мало менялась и почти 15 тыс. лет относилась к ранним этапам позднего палеолита. Однако количество носителей более прогрессивной индустрии, видимо, увеличивалось. За счет мигрантов с запада и юго-запада увеличивалось и мустьерское население. К концу малохетского времени Алтае-Саянская область была заселена довольно густо, включая Забайкалье [Лаухин, 1996]. Видимо, тогда эта территория достигла демографического насыщения.
Конощельское похолодание было одним из самых драматических этапов в палеолите Северной Азии. В низовья Оби спускались ледники лохподгорской стадии [Архипов, Волкова, 1994], ледники жиганской стадии в Верхоянье местами превосходили среднеплейстоценовые и были максимальными в плейстоцене [Кинд, 1974; Исаева и др., 1986]. На севере Восточной Чукотки ледники также распространялись больше, чем в последующее сартанское оледенение [Laukhin, 1997]. Судя по деформациям малохетских почв, практически во всей внеледниковой области Сибири активизировалась многолетняя мерзлота [Лаухин, 1982б; Воробьева и др., 1990; Дроздов и др., 2000; Лаухин и др., 2000; и др.]. Мустьерцы не пережили конощельское похолодание. В его пределах находятся все самые молодые даты мустье. Носители позднепалеолитической культуры оказались более подготовленными к этому климатическому событию.
Важным отличием конощельского похолодания была его кратковремен-ность. За это время произошли крупные подвижки горных ледников, но покровное оледенение в Северной Азии сформироваться не успело. В этапы оледенений стадные животные уходили от ледниковых покровов на юг, что обеспечивало палеолитических людей пищей на юге Сибири. В конощельское время из-за отсутствия ледниковых покровов массового смещения охотничьих стад к югу не произошло. Ухудшение же ландшафтно-климатических условий и, одновременно, демографическое насыщение Алтае-Саянской области потребовали резкого расширения охотничьих угодий. Видимо, поэтому в конощельское время произошло второе в среднем вюрме революционное событие палеолита: за 1,5–2 (2,5?) тыс. лет носители позднепалеолитической культуры вышли за пределы южного горного пояса Сибири, заселили плоскогорья Восточной Сибири вплоть до Чукотки и образовали второй пояс заселения [Лаухин, 1996], пре-вышавший по территории Алтае-Саянскую область, которая заселялась более 400 тыс. лет. “Революция” эта была скорее социальная и проходила в технологических рамках ранних этапов позднего палеолита.
С этим мощным импульсом расселения связано проникновение па-леолитических людей через Берингийский мост в Америку [Laukhin, Drozdov, 1991; Laukhin, 1997, 1999]. Интересно, что и у генетиков появились данные о первых миграциях из Азии в Америку 34 тыс. л. н. и позже. В настоящее время у генетиков центром, откуда пришли первые американцы, считается район, включающий Алтае-Саянскую область, север Монголии и все Приангарье, а пути их в Берингию [Деренко, Малярчук, 2001] почти полностью совпадают с границами второго пояса заселения Северной Азии палеолитическим человеком [Лаухин, 1996; и др.].
Расселение палеолитического человека происходило в это время не только на северо-восток Азии. В пределах Алтае-Саянской области, по крайней мере в ее Приенисейской части, человек расширил свои охотничьи угодья за счет высоких террас и низких водоразделов. Каштанка 1, Куртак 4, Дербина 5, Усть-Малтат 1 и ряд других стоянок ранних стадий позднего палеолита располагаются на 70–80 м и выше над руслом тогдашнего Енисея и не связаны с его притоками. Перигляциальные степи в это время обеспечивали на высоких поверхностях пастбища для стадных животных, а высокое стояние многолетней мерзлоты — источники воды как для животных, так и для охотников. Выход на плакоры резко расширил охотничьи угодья, что было важно при демографическом насыщении Алтае-Саянской области. Однако здесь мы переходим уже к проблемам позднего палеолита, обсуждение которых не входит в задачи данной статьи.
В заключение отметим, что автор не ставит в данной работе задачу решить все (или хотя бы некоторые) проблемы. Задача данной статьи — показать проблемы, современное состояние материала и возможные пути для решения этих проблем.